Когда началась война, я жил в Ташкенте с родителями, учился в школе. Помню, летом, после 8 класса, нас отправили на военные учения за город. А когда мы вернулись домой, по радио объявили о начале войны. В нашем классе было около 30 человек, примерно пополам – девушек и парней. В 10 классе осталось 4-5 мальчиков: многие ушли работать на завод – во время войны в Ташкент были эвакуированы предприятия, куда требовались рабочие руки.
В декабре 1942 года меня призвали в армию. Вначале я попал в пехотное училище в городе Каттакургане, недалеко от Бухары. Но в 1943 году, после Курской битвы, руководство страны приняло решение форсировать Днепр, для чего необходимо было укрепить воздушно-десантные войска. Из всех военных училищ Средней Азии были собраны курсанты и отправлены на север - в города Дмитров, Солнечногорск и Звенигород. Я попал в Дмитров.
Осенью нас должны были бросить на форсирование Днепра. Но операция началась раньше – до того как наш эшелон успел доехать до Дмитрова. Позже мы встретились с ребятами, которые вернулись с ранениями с поля боя… Как мы знаем уже из истории, форсирование Днепра было неудачным, и почти 75% военных бригад были уничтожены за одну ночь. Но нам повезло, мы остались живы.
На фронт я попал уже в качестве наводчика самоходной артиллерийской установки. Это артиллерийское орудие, смонтированное на самодвижущемся шасси и предназначенное для сопровождения танков и пехоты на поле боя. Между собой бойцы называли это орудие "самоходка". Ее экипаж состоял из четырех человек – командира, наводчика, механика, заряжающего.
В декабре 1944 года нас отправили на 2-й Белорусский фронт, на так называемый Наревский плацдарм в Польше. Там и произошел мой первый бой. До нас бойцы отбили этот плацдарм на западном берегу реки Нарев, что севернее Варшавы. Нашей задачей было – пересечь Польшу, выйти к Данцигскому коридору, и таким образом отрезать Пруссию от Германии.
Согласно приказу, мы должны были форсировать мост через реку и занять оборону для подходящих потом частей нашей армии. Ночью, под покровом темноты, мы ринулись исполнять приказ. Идти велено было тихо, на самом маленьком ходу, чтобы не привлекать внимания врага. Когда стало светать, мы увидели на параллельной дороге вереницы немецких машин, которые направлялись к фронту. И хотя нам было приказано ни на что не обращать внимания и мчаться к мосту, мы в азарте открыли по этим машинам огонь. Народ в самоходках был необстрелянный, шел первый раз в бой, хотел бить врага. Подбили несколько грузовиков и поехали дальше. Уже на рассвете въехали в село. Видим, из домов вокруг выскакивают немцы, одеваясь на ходу. Выяснилось, мы их застали в постели – их часть стояла за этой речкой и, видимо, офицеры пришли на ночлег в село. От радости мы снова начали палить по ним. Это была роковая ошибка, потому что мы демаскировали себя. И как только въехали в село, начался бой. Ничего не видно, грохот, в нас летят пули, по нам стреляют из зенитных установок, которые были выставлены вокруг моста, как выяснилось позже. Нашу самоходку пробило снарядом, но никого из экипажа не задело, слава Богу.
Командование было в ярости: мы не выполнили задачу, мост не взяли. Следующей ночью мы снова отправились на штурм моста. Во время этого боя рядом с нашей самоходкой разорвалась мина от шестиствольного миномета – мощнейшая по тем временам. И наша самоходка заглохла. Но мост мы взяли! Днем, пока чинили наше орудие, я зашел в костел, познакомился с ксендзом, который подарил мне мандолину. Я затем возил ее с собой, и даже играл на ней.
Целый месяц продолжались непрерывные бои. Спать приходилось только в самоходке – наводчик ни в коем случае не должен оставлять орудие. За это время состав нашей батареи менялся два раза. От пяти артиллерийских установок в батарее в следующем бою осталось две, ее вновь пополнили до пяти установок. А еще через месяц осталась только одна моя самоходка...
В одном из боев меня ранили, и я оказался в госпитале в Приозерске (ранее город назывался Кексгольм и до 1944 года был под контролем финских войск). Из госпиталя меня выписали 9 мая 1945 года. Мне было 20 лет. Я только получил документы на выписку и размышлял, куда меня направят, в какую часть… И вдруг по радио объявляют о нашей победе! Все вокруг смеются - медсестры, врачи… Кто-то раздобыл спирт, выпили, закричали "ура!". Когда я вышел из госпиталя на улицу, там стоял невероятный гвалт: громкая музыка несется из динамика уличного радио, солдаты перекрикивают друг друга, кто-то поет, кто-то пляшет…
Это была бешеная радость! На войне мы все ощущали себя смертниками - отсюда была и отчаянность в боях, и азарт… Наверное, трудно вам, живущим сегодня, понять радость выживших в смертельной схватке, осознающих, что смерть больше не грозит.